Игорь Стрелков: кто он такой и зачем он начал войну в Донбассе?

[XTV]

NEWS.RU

28 декабря 2021 г.

По мнению одних, Игорь Стрелков — патриот, командир и герой.
Других — наёмник, террорист и убийца.
За его плечами Историко-архивный институт, служба в ФСБ, подработка в газете «Завтра», несколько реконструкторских клубов и пять войн.
Москва игнорирует его существование.
Киев жаждет расправы за «убийства, нанесение ущерба территориальной целостности и суверенитету Украины, создание террористической группы, организацию массовых беспорядков и совершение терактов».
Если Стрелков покинет Россию, то его сразу задержат и передадут в Гаагу.
Международная следственная группа (JIT) считает его одним из причастных к крушению Boeing MH17, в котором погибли 298 человек.
22 декабря 2021 года прокуратура Нидерландов запросила для Стрелкова пожизненный срок.


— Как правильно: Игорь Всеволодович Гиркин или Игорь Иванович Стрелков?

— По паспорту Игорь Всеволодович Гиркин, откликаюсь я и на то, и на то.

— Ваши политические взгляды сформировались ещё в университете?

— В целом да. Если говорить об общей идеологии, то и раньше, потому что в семье было серьёзное патриотическое воспитание. Любовь к родине и готовность её защищать — это проходило стержнем в семье.

— Что вами двигало, когда вы решили поехать в Приднестровье?

— Ну, нужно понимать ситуацию, которая тогда была. Это 1992 год, распадалась страна. Как историку мне было понятно, что первоначальный распад будет продолжаться и углубляться. Я его не принимал, полагал, что Советский Союз нуждается в серьёзном реформировании, но не в разрушении. На фоне этого я понимал, что будет нанесён ущерб русскому народу и вообще России и что его нужно останавливать всеми силами. Я был тогда три года как членом военно-исторического клуба «Московский драгунский полк», определённый милитаризм всегда присутствовал в характере. С годами он притупился и смягчился, а тогда был очень острый. Тем более что в армии я тогда не служил.

Помню эпизод: первый парад московских военно-исторических клубов около памятника героям Плевны, несколько десятков человек всего, в самой разной форме. Мы конкретно были в подобии формы 1914 года, ну и в ходе этого парада какой-то дядька, видимо, принял нас за казаков и из толпы крикнул: «Ряженые! Почему вы до сих пор не в Приднестровье?» Это стало толчком к тому, чтобы мы с Андреем, моим товарищем, решили поехать в Приднестровье.

Я собирался защитить диплом, а потом поехать. До защиты было два с половиной месяца, мы их потратили на подготовку к поездке. Андрей не был студентом, и пока он ждал моей защиты, мы занялись восстановлением копаных винтовок. К середине июня у нас были готовы две трёхлинейные винтовки, цинк пулемётных патронов 7,62, только теоретически подходящих. У него винтовка при выстреле раздувала гильзу, после каждого выстрела приходилось выбивать её шомполом. У меня была другая проблема — я не нашёл пружины подачи магазина, приходилось заряжать по одному патрону.

14 июня я защитил диплом, 15-го мы сели в поезд, 16-го мы уже были в Тирасполе. Всю дорогу проехали без вопросов, хотя тащили с собой два цинка по 600 патронов, две винтовки, форму, снаряжение. На вокзале обратились к казачьему патрулю и в тот же день были зачислены в местное казачество. А ещё через сутки поехали на позиции.

— А вы думали о том, что если бы не ваш товарищ, то ваша судьба сложилась бы по-другому?

— Вполне возможно. В одиночку решаться на такие вещи было не очень легко. Без товарища, без друга там было бы плохо. Может, я бы и не поехал. Когда жизнь почти прожита, на такие нюансы уже не обращаешь внимания. Не думаешь, что было бы, если бы. В перестрелке в Бендерах 3 июля Андрей был убит пулей в грудь.

— Не жалеете ли вы о том, что всё вот так получилось?

— Нет, конечно, не жалею. Мне есть о чём сожалеть в жизни, и есть достаточно серьёзные вещи, которых я бы не хотел делать. Но это всё, как говорится, для бедных — рассуждения. Я полагаю, что даже если бы я стал историком-архивистом, то ничего из меня путного в этом плане не вышло бы. Я мог бы стать историком-исследователем, я бы даже писал, но я бы всё равно куда-нибудь сорвался бы, наверное. Потому что характер такой.

— Получается, что после Приднестровья вы почти сразу поехали в Боснию.

— Я уехал из Приднестровья 31 июля, в августе на недельку я туда приезжал, в начале сентября вернулся, получил диплом, а 30 октября приехал в Боснию. Там тоже всё получилось случайно. Шесть человек из нашего отделения решили поехать воевать за сербов. Я, в общем-то, никуда ехать не собирался. Потому что не совсем понимал, что там делать нам в этой гражданской войне. Естественно, я был за сербов. В общем, никто из отделения никуда не поехал. А я целый месяц ходил на встречи. Когда мне сказали, что всё готово, я взял и поехал. Получается, что ответил за товарищей.

Сейчас я бы так не сделал, сейчас я другой человек. В молодости я был гораздо более щепетильным в плане того, как выглядит моё поведение со стороны. Сейчас я могу послать. А тогда как-то не так было. Ещё и остатки врождённой инфантильности… или интеллигентности, или и того и другого оставались.

— После Боснии вы отслужили в армии…

— Я понял, что если я хочу что-то дальше делать, надо закрыть эту страницу. Особого желания служить у меня не было, я понимал, что армия из себя представляла. На практике всё оказалось даже хуже, чем я думал. Сходил, годик отслужил. По крайней мере, в той части нашей армии, которую я видел, ничего хорошего не было.

— Когда и почему вы согласились идти работать в ФСБ?

— Это уже было после первой чеченской войны. Насмотревшись кадров новогоднего штурма Грозного, пришёл в военкомат. Я в тот момент работал охранником и думал, куда идти дальше. Увидев, что творится, я решил пойти и отдать долг родине уже в реальной армии на реальной войне. На полгода подписал контракт, пытались отправить на курсы младших лейтенантов, но я решил, что младший лейтенант — неинтересно, и поехал в Чечню. Попал в артиллеристы.

— А как в ФСБ попали в 1998-м?

— Через полгода, во время очередного перемирия, вернулся из Чечни. Делать там было откровенно нечего. Было скучно. Хотя я был неплохим замкомом и командиром орудия, предлагали остаться. Уволился, приехал в Москву думать, что делать дальше. Идти в архив на хлеб и воду не хотелось, честно говоря. Тем более имея за спиной три военные кампании.

Один из моих сокурсников, который уже служил в ФСБ, предложил мне идти туда. Я спросил, как ФСБ меня с моими художествами возьмёт. Я патриот, причём не отрекаюсь, я против этого Ельцина, терпеть его не могу. За Боснию можно и под наёмники подвести. Хотя мы там получали копейки. Он сказал: «Ты, главное, об этом не кричи в коридорах, кто знает, тот знает». Потом выяснилось, что моя биография понравилась моему будущему начальнику. Вот я попал в «Контору», видимо, виды были на меня. И его, и других офицеров, которым я симпатизировал, очень быстро потом отправили в отставку, выкинули как неугодных. Я не застал этого, это было уже во время второй чеченской. Я не вылезал из Чечни почти до конца 2005 года (после 2005 года Стрелков служил в Москве. — Ред.).

— Почему вы в итоге уволились из «Конторы» в 2013-м?

— Я не хотел увольняться, меня «ушли», есть такое выражение.

— Попросили?

— Нет. Меня именно «ушли», хех. Официально я уволен по реорганизации, а неофициально — у меня был жёсткий конфликт с начальником отдела, у которого я был заместителем. Да и к тому времени я был сильно белой вороной, поскольку взглядов своих продолжал не скрывать. Соответственно, «ушли» — за нелюбовь к «начальнику» и общую нелояльность. Режиму.

— Когда весной 2014-го вы поехали в Крым?

— Я был там ещё зимой, ещё в конце января, когда сопровождал эти «Дары волхвов» (православные святыни. - NEWS.ru), обеспечивал безопасность. Последним пунктом путешествия [с «Дарами волхвов»] был Крым. В Крым я приехал из Киева с полным пониманием того, чем всё это (Майдан. — Ред.) закончится.

В Крыму я фактически без какой-либо санкции вёл переговоры с офицерами штаба Украинского флота. Кстати, обоих на службе не оставили, когда они перешли на сторону России.

— Почему?

— Потому что не нужны такие активные. Нужны те, которые «чё изволите?».

Тогда же я познакомился с [лидером украинской пророссийской партии «Русское единство» Сергеем] Аксёновым, увидел, что на него можно положиться. Познакомил его с [миллиардером Константином] Малофеевым. А потом, когда уже начались события, скажем так, сыграл свою роль.

Я прилетел вечером перед занятием Верховного совета (27 февраля 2014 года здание Верховного совета Крыма было занято российскими военными без знаков различия. Сотрудников МВД Украины, охранявших здание, выгнали, над зданием подняли российский флаг. — Ред.). Я в этом, вопреки мнению многих, не участвовал. Потому что это производили военные спецы, а я на тот момент не был военным и никаких полномочий, кроме как от Малофеева, не имел. Поэтому работал конкретно с Аксёновым в различных организационных мероприятиях.

— Участие в присоединении Крыма — ваша личная инициатива или Малофеев попросил?

— В данном случае совпало. Мне было это очень интересно, я хотел в этом участвовать. Было бы странно, если бы Малофеев выбрал кого-то другого. У него не было других полковников ФСБ с таким боевым опытом, как у меня.

Это было логично.