Когда лидеры начинают жаловаться, что им достался не тот народ, значит, действительно конец.
Так, писатель Василь Быков на Всебелорусском собрании интеллигенции в Минске 16 марта был полон мрачного пессимизма: «Говорят, что если нация не сложилась за сто лет, то она уже не создастся никогда. Ну а если мы сами в этом смысле не очень удачны, тогда какое моральное право мы имеем требовать перемен от других? Хотя бы и от той субстанции, которую мы глубокомысленно называем электоратом?»
Только дело вовсе не в народе. Как раз белорусский народ из всех народов бывших советских республик более других подходит для функционирования демократии европейского образца. Только вот экономической основы для соответствующей этому идеалу рыночной экономики Европа всем белорусам предложить не сможет. И серьезные белорусы осознают, что путь в Европу для Минска лежит только через Москву.
Политическая схватка между Лукашенко и националистами была столь ожесточенной и непримиримой, поскольку носила внутривидовой характер. Белорусские националисты - это тоже осколок имперской надстройки, ее очень специфической части. Советская идеология, помимо искусственных марксистских политэкономических схем, культивировала не менее искусственные схемы национальных культур. Например, создание национальных балетов в среднеазиатских республиках или культивирование в Белоруссии специально сконструированного в советское время государственного языка, связанного с реликтовыми литвинскими говорами лишь опосредованно, через рафинированную и полонизированную «тарашкевицу» - литературный язык XIX века. Все это имело значение для развития общего культурного уровня, сохранения связей с исторической традицией. Но одновременно служило имперской политике, сдерживая центробежные процессы, вызываемые естественным развитием национальной культуры.
Искусственность элиты подтверждает и то, что после распада Союза носители имперско-реликтовой культуры не нашли поддержки на родной почве и вынуждены были обратиться за финансированием к другим имперским центрам - Европе и США. Реликтовые националисты могли быть инструментом чужой политики, но лишь до тех пор, пока не закончился переходный период и не сложилась новая постсоветская идентичность белорусов.