Вот их класс вывезли убирать картошку. Все в поле, а он на верхушке дерева воет по-волчьи. Обучил его этому вечно пьяный брат матери Трофим. Этот Трофим предрекал его будущее: «Дебильный ты, Сашка, но настырный — всех нас в роду превзойдешь». Учитель немецкого языка Акминский картошку копал со всеми вместе: «Это хлеб наш белорусский, ему замены нет». Ненавидел он этого Акминского уже давно. С тех пор, как тот устроил выволочку ученику Саше Лукашенко за доносительство на товарищей по школе.
«На тебе, фашист поганый!» — схватил камень, и прямо в глаз. Эдуард Владимирович от боли и неожиданности на землю рухнул.
— Ты что делаешь? — накинулись на Сашу дети с ведрами. Кто-то вмазал ему в поддых.
— Байстрюк есть байстрюк!
— Отпустите его, не говорите так больше. — Акминский разнимал дерущихся.
До хаты пробирался чужими садами. Под ногами катились яблоки, мешали идти. Он их тоже ненавидел.
— Мама, я байстрюк?
— Да ты о чем, сынок?
— Я про батьку. Был он или нет?
Катерина погладила сына по голове:
— Был у тебя батька. Если б не был, то и тебя не было бы... Но не наш деревенский, не нашей крови... Кровь, сынок, не выбирают...
— А почему я байстрюк?
— Так глупости это все. Каждый ребенок байстрюк, если батьки не знает.
— А я почему не знаю?
— Немаулятка ты был. А батька Гриша — цыган он по роду, так тебя и не увидел. На льнокомбинате он очес вывозил. Нормальный батька, только с одним глазом... А цыгане, знай, сынок, не все воры да обманщики.
— Почему же он не с нами?
— Катерина задумалась, помолчала.
— Не один он был... С бабой, семьей большой... Да и без глаза... Цыган. Как такого в деревню нашу тащить? Да и он не захотел.
— Когда его встречу — убью.
— Катерина вздрогнула.
— Так нельзя про людей говорить, особливо про батьку.
Он насупился, схватил топорище и швырнул в стену.
— Я бы его, цыгана, вот так, вот так. Не называли бы меня байстрюком.
— Да опомнись ты. Мать я твоя, дом у тебя есть, веска, люди наши...
— Сволочи они все.
— Не слушаешь ты меня, сынок. Не знаю, как и объяснить тебе все.
— Да ладно, ну дурень я, ну отпетый дурень.
— Не надо так, поберегись ты, чума над тобой летает. Я сон видела: чума прямо над головой.
— А ты не боись, мать. Только я доберусь до них, уж доберусь.