* * *
Пока ему все безразлично. Желанна — только темнота. Голоса уходят прочь... Ни одного голоса. Он — в пустоте. Завтра он снова будет жалеть себя и ненавидеть других.
Холодная вода, несколько слабых ударов по деревянному телу.
— Просыпайся, сука... Тебе знаешь что пить...
— Хлопцы, так я ж ничего...
— Вставай! Что будем с тобой делать? Может, опять дать веревку?
— Я ничего, извините, не помню, никакой веревки.
— Чтобы вспомнил, так надо бы его в ту камеру, где очко уважают. Там сразу все вспомнит.
— Никакого очка не помню, ничего не помню.
— Вот заладил: помню, не помню. Гнать его надо в шею от греха подальше.
— Давайте ему сувенир подарим на прощание — конец от петли...
— Ага, и кликуху дадим — висельник.
Все дружно зареготали.
— Ты нам расскажи, чего в ЧК тебя не взяли? Может, и там голову с жопой ерепутал, в ремень шеей полез?
— А вообще, кто ты, откуда, хотя нам на это наплевать... Проваливай, как говорят, по собственному желанию.
Последние слова начальника колонии застряли где-то посередине комнаты, словно повисли в его, Сашкином, помутненном разуме...