Если задуматься, как в 1917 г. прошел водораздел, разведший по разные стороны баррикад и фронтов Гражданской войны социалистов, – это как раз будет комплекс вопросов о личности, о демократии, о том, «социализм для народа или народ для социализма». Именно в ответе на эти вопросы объединились на практике, с одной стороны, эсеры и часть меньшевиков, с другой – большевики с левыми эсерами, частью максималистов, меньшевиков, анархистов. И здесь уместно напомнить, что помимо демократической была и недемократическая эсеровская альтернатива в лице эсеров-максималистов и левых эсеров, выступивших союзниками большевиков во время октябрьских событий (затем левые эсеры, как известно, поддержали разгон Учредительного собрания и вошли в Совнарком).
Развивая главный тезис немецкого историка Манфреда Хильдермайера, можно действительно утверждать, что широкая популярность и поддержка вкупе с приверженностью большей части партии эсеров идеям демократии и самоуправления давали им реальный шанс стать центром объединения разных политических сил, стать властью, способной к эволюции под давлением жизни и интересов тех классов, чьи интересы она взялась защищать.
Демократическая часть эсерства потенциально способна была это сделать. Ее на это толкали традиции терпимости к инакомыслию, народнического народолюбия, неприятие позиции «власть ради власти», желание прийти к власти демократическим, легитимным путем через всенародные выборы, нежелание разжигать в России костер социальных и политических экспериментов. Это принципиально важно: не рассматривая насилие как инструмент социалистического преобразования общества, демократически настроенные и незашоренные в своей догме эсеры были бы вынуждены эволюционировать под напором жизненных реалий, под напором крестьян, рабочих и интеллигенции, которых они вовсе не были готовы подавлять силой. Именно эти черты у немалой части эсеров и заставили их сделать выбор в пользу народа, который большевики de facto рассматривали как инструмент для достижения социализма. Собственно, это один из важнейших факторов, сделавших большую часть эсеров противниками коммунистической диктатуры, какими они оставались вплоть до своей гибели в конце 1930-х гг.
Эсеры (за исключением эсеров-максималистов и левых эсеров) были приверженцами демократического социализма, активно используя этот термин с 1920-х гг. – европейские социалистические партии заговорят о его ценностях позднее. Волею судеб в России победившая на выборах в Учредительное собрание ПСР на несколько десятилетий раньше европейских социалистов вступила на путь движения к «социальному государству» (один из вариантов которого известен теперь как «шведская модель социализма»), определившего современный облик Европы. А действия эсеров по защите политических свобод и прав, их реальная и энергичная работа по развитию самоуправления, институтов и практики демократии и парламентаризма, по поддержке профсоюзов в защите своих прав перед работодателями в будущем, несомненно, имели бы огромное значение для превращения России в развитое европейское общество. У демократически настроенных эсеров был, на мой взгляд, реальный шанс удержать Россию на путях демократии и парламентаризма – если бы, как справедливо говорила член ЦК ПСР Евгения Ратнер в декабре 1917 г. на IV съезде ПСР, Учредительное собрание было созвано на 2–3 месяца раньше и были начаты аграрные преобразования. Да, Учредительное собрание надо было проводить еще в августе-сентябре 1917 г., несмотря на сопротивление кадетов и части членов ЦК ПСР, цеплявшихся за коалицию. Да, Чернову надо было бунтовать против коалиционной политики ЦК ПСР, раскалывать партию и, опираясь на большинство эсеров, создавать однородное социалистическое правительство еще в сентябре.
И к решению вопроса о земле тоже нужно было приступать как можно скорее, а не откладывать его до созыва Учредительного собрания. Нужно было сильнее давить на союзников для скорейшего заключения мира без аннексий и контрибуций. Был шанс, что получение крестьянами (в том числе в солдатских шинелях) земли хотя бы до некоторой степени успокоит солдат и даст им надежду на скорое выполнение и остальных их требований, в том числе и мира. Это дало бы дополнительные козыри для агитации среди солдат о необходимости удержать фронт. Если бы все это эсеры сделали к началу осени 1917 г., то захват власти большевиками стал бы менее вероятным, а разгон Учредительного собрания – невозможным.
Демократическое развитие России было еще вполне возможно и после захвата власти большевиками, но, став властью, большевики почувствовали ее вкус, воспользовались грубой силой и не дали легитимному волеизъявлению масс проявить себя в полной мере. Вишняк много позже в своих мемуарах констатировал: «Если Октябрь расценивать как легкомысленную или безумную авантюру, ликвидация Учредительного собрания была не чем иным, как предумышленным преступлением». Сохранить и упрочить свой демократический выбор обществу уже не удалось: с разгона Учредительного собрания началась неизбежная эскалация Гражданской войны.
https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2017/12/22/746166-demokraticheskaya-alternativa
|