Это было в Душанбе...
 

Дождь

Как то в июне месяце, в полдень, я возвращался из Баджува в Пастхуф. Июнь, на Памире, как обычно не очень жаркий, но и не очень прохладный. То пройдёт дождь, то проглянет солнышко. Воздух чистый и свежий, как всегда после дождя. Свежие, недавно раскрывшиеся, ярко зелёные листья деревьев шелестят под слабым ветерком. По обочине дороги буйно цветут весенние цветочки жёлтого и синего цветов вперемешку. Погода была солнечная, хотя кое где в небе были видны дождевые тучи. Я решил пройтись пешком, это ведь одно удовольствие, пройтись пешком по дорогам Памира. Изредка проскакивали УАЗики набитые пассажирами и багажом. Я шел и насвистывал себе под нос мелодию песни группы «Шамс». «Рубобчаят зилак чизил ёри ман...». Иногда какая ни будь мелодия, как прицепится, так целый день и вертится у тебя в голове, и ты её неосознанно мурлычешь себе снова и снова, даже и не замечая этого.

По дороге мне встретился мальчик одетый в старый спортивный костюм, на котором еле-еле виднелись выцветшие буквы, и я с трудом разобрал надпись “Montana”. Мальчик погонял зелёным прутиком рыжую корову у которой было полное вымя молока. Мальчик шел встречной дорогой.
- Саломолек, - поприветствовал он меня, когда поравнялся со мной.
- Ваалейкум бар салом, - ответил я. – куда собрался? – осведомился я у мальчика, скорее всего просто так, чтобы что то сказать.
- В кишлак Баджув, - ответил он мне равнодушно.
- Давай побыстрее, а то видишь, дождь собирается, - с улыбкой сказал я ему. Он тоже улыбнулся и дальше погнал свою корову.

- Иди встань под моё дерево, а я перейду под твоё, - с улыбкой предложил ей своё место, где по прежнему было более менее сухо. Она помотала головой.
- И что тебе дома не сидится, в такую погоду
- Мне нужно в Вамар, в аптеку, за лекарствами, у матери температура третий день, а наш медпункт уже неделю закрыт. Да и лекарств там всё равно нет, - недовольно ответила она.
- А по старше никого не было, послать за лекарствами?
- Брат в России, дома я и мама. Надеялась сесть на попутную машину, да не повезло, - ответила она, уже без раздражения в голосе.
- Переходи на моё место, а я пойду «поголосую» на обочине дороги. Я вышел из под дерева, и направился к дороге. Я заметил, как она робкими шагами перебралась под «моё» дерево.

И взглянул на дорогу, в надежде, не видно ли какой либо машины. Машин не было. Вдали я заметил маленькую фигурку, бегущую в сторону рощи, и я подумал сначала, что возможно это тот мальчик тоже решил переждать ливень под деревьями. Но по мере приближения фигурки я всё больше и больше убеждался, что это не мальчик а девочка, лет тринадцати или четырнадцати. Подойдя поближе, она удивлённо посмотрела на меня своими большими зелёными глазами, и встала под соседнее, в метрах пяти от меня дерево. Её платье – курта, тёмно зелёного цвета была вся промокшая, и заметив это она повернулась ко мне левым боком На голове пёстрый промокший платок, из под которого выбились промокшие волосы и прилипли к её нежному, ещё почти детскому лицу. На ногах у неё были калоши чёрного цвета. Она наклонившись попыталась выжать подол платья, но тщетно, буквально через минуту подол был мокрым снова. Дерево её почти не защищало.

Я пошёл дальше. Слева шумела река. Впереди виднелась не большая ореховая рощица на берегу реки. Ещё не доходя до рощицы, я заметил большую тёмную дождевую тучу, неожиданно выплывшую со стороны афганских гор. Я сразу понял, что сейчас польёт дождь. Мне сразу вспомнился мальчика, он ещё наверняка не добрался до Баджува. Когда я достиг ореховой рощи, начал накрапывать дождь. Я решил переждать дождь под орехами. Дождь всё усиливался и усиливался. Через некоторое время дождь стал пробиваться через листья, сначала редкими каплями, а потом хлынул вовсю как из ведра. Я перебрался поплотнее к стволу, где было сыро, но всё же посуше. Я взглянул на небо, тучи сгущались. Я понял, что ждать мне придётся долго.

Вдруг послышался шум приближающейся машины. Я не дослушав её выбежал на дорогу, и увидел серый УАЗик, на боку, которой было написано АКДН. Было заметно, как интенсивно работали «дворники» на лобовом стекле. Я замахал так неистово, что машина сразу остановилась. Машина была полна людей.
- Садись, одно место как нибудь найдём , - открыв дверь, почти прокричал водитель, молодой парень, с бейсбольной кепкой на голове.
- Эй, ях, тарав тезды жоз (эй, сестрёнка, беги сюда скорее), - прокричал я, тут же сообразив, что за всё время я даже имени её не спросил. Она быстро подбежала, и с большим трудом втиснулась на заднее сиденье. Я быстро закрыл за нею дверь, всё ещё боясь, что водитель передумает. И лишь заметил, через запотевшее окно двери её удивлённое лицо. Она, что то пыталась сказать, но я ничего не расслышал.

- Сейчас каникулы, - уже более ласково ответила она. А вообще хожу, уже в седьмой класс перешла. Потом она рассказала, что очень ждёт брата из России, что он должен жениться в этот свой приезд. И что если у неё будет хиён (жена брата), ей станет легче справляться с работой по дому. Она потихоньку разговорилась, и ещё много чего рассказала о своей не детской судьбе в кишлаке. Рассказала о своей единственной кукле, которую подарил брат на Новый год, когда ей было ещё шесть лет. Я слушал её молча, изредка вставляя короткие реплики, вроде «да?», «неужели?», «ах, вот как». Так, незаметно мы проговорили более часа. Дождь не прекращался.

Дождь продолжал лить как из ведра, И я промок на сквозь. Машин не было. Я простоял около четверти часа, безрезультатно, и решил вернуться обратно под дерево, но не под то дерево, где стояла девчонка, а под другое, которое почти не защищало от дождя. Девочка попыталась освободить мне место, но я обеими руками замахал в её сторону, показывая, чтобы она не высовывалась оттуда. Я заметил, что за четверть часа она почти успела обсохнуть, над её плечами слегка клубился пар. Она ладонями обхватила свои детские плечики, и я заметил, что её тонкие пальцы были не по детски натружены. Видимо всю работу по хозяйству выполняла она. У меня как то защемило в груди. И я подумал, что за доля у этой девчонки.
- В школу то ходишь? - спросил я её

Ситора (или «Собирали хлопок…)

Наш автобус подъехал к хлопковому полю, прямо у подножия горы, в колхозе «50 лет Октября». Это было в начале ноября. Мы поёживаясь, от утренней прохлады, вышли из автобуса. Никому не хотелось влезать в хлопковые грядки, где на кустах ещё сверкала утренняя роса, и пахло сыростью. Так было всегда, к концу хлопкового сезона. Да, и хлопка уже не было. Мы собирали «курак», и то что оставалось после комбайна. «Гузапая» (хлопковые кусты) выглядели серыми и пустыми. Нам это не нравилось - не спрячешься, не закуришь украдкой. Наш классный руководитель построил всех, и распределил грядки («джуяки»). Нехотя начали привязывать мешки – фартуки, и лениво побрели по полю. Уже вторую неделю, мы «прописались» в этой бригаде, и нас узнавали все колхозники.

Водитель, высунув голову, прокричал, что за ними едет ещё машина. Он рванула с места и машина исчезла в пучине дождя.
Я стоял у дороги, не зная что делать, вернуться ли под дерево, или ждать машину. Решил вернуться под дерево. Под деревом бросились в глаза следы от калош. Я простоял под орехом ещё некоторое время, и дождь прекратился. Я вышел на дорогу, и продолжил свой путь в кишлак. Снова выглянуло солнышко. Усилился запах трав, как будто после сенокоса. Я поймал себе на мысли, что снова насвистываю мелодию песни «Рубобчаят зилак чизил ёри ман...»
Вот уже столько лет прошло с того летнего дождливого дня, и я каждый раз проезжая этот участок дороги, всегда невольно бросаю взгляд под то дерево…

- Да, а что? – удивлённо поднял я голову.
- Мне твои одноклассницы сказали, что ты можешь помочь мне с русским языком, - зардевшись произнесла она.
«Вот, блин, этого мне ещё не хватало», подумал я, но вслух произнёс:
- А что ты хочешь, именно? – спросил я её, думая, что может она хочет что то перевести, текст или ещё там что.
- Да, я собираюсь в мединститут, а тут в колхозе, сам знаешь, как преподают русский язык.
Вот так и начался наш курс «ликбеза». Надо признать, Ситора была девочка смышленая, но за десять дней язык не выучишь… тем более русский
За эти десять дней мы уже как то сдружились, и она уже, по крайней мере, не краснела, задавая свои вопросы. У неё были совершенно европеоидные черты лица, светлолицая, с большими зелёными глазами. Среди таджичек такое часто встречается.

- Джура, а как можно узнать, где ставится мягкий знак, а где нет? – услышал я вопрос Ситоры, которая собирала хлопок в соседней грядке. Ситора, тоже десятиклассница, дочь бригадира участка, где мы, вот уже десять дней собирали то хлопок, то курак. Дело в том, что она собиралась поступить в мединститут, и усиленно учила русский язык. А тут, кто то возьми, да ляпни, что Джура, знает русский язык, и может объяснить правила. В первый день, она стесняясь и краснея подошла ко мне, когда я уже был по середине грядки, где виднелся огромный куст тёмно-зелёной брусники, где уже уселись мои одноклассники, и потягивали сигарету.
- Это, ты Джура? - робко спросила она.

Голова у неё была покрыта белым платком, с мелкими красно-жёлтыми цветами (почему то эти платки назывались «японскими», я слышал это от своих сестёр). Из под платка были видны пряди волос, почти рыжего цвета. Её брови, видимо, тоже были рыжего цвета, но из за того, что она густо красила их усьмой, было трудно определить их цвет.
Иногда, когда она опаздывала, мне казалось, что чего то не хватает. Мне очень нравился её кишлачный говор, и её весёлый, как звон колокольчиков, смех.
- Про мягкий знак, Ситора, есть простое правило. Если это касается глаголов, то сразу ставь вопрос: «что делать?» и «что делает?». Если отвечает на вопрос: «что делать?», то смело ставь мягкий знак.

А другие пацаны, через окно автобуса смотрели в сторону навеса. И тут я заметил Ситору, грустно стоящую среди провожавших нас колхозников. Минуту поколебавшись, я вышел из автобуса, и не обращая внимания на общий смех моих одноклассников, подошёл к Ситоре.
- До свидания, Ситора. Желаю удачи, с поступлением в мединститут.
- Спасибо, - невесело произнесла она, и со словами – «на, проверь мою грамматику», - передала мне измятый клочок бумаги. Я взял бумагу, и направился в сторону автобуса. Пацаны, уже хором подхватили песню «Не плач девчонка, пройдут дожди…»
И мы поехали в сторону города, уже с включенными фарами автобуса. В ноябре рано темнеет.
А записку, я прочитал уже дома. Там, карандашом было написано: «Спасибо». Ещё было несколько строк, которые были густо зачеркнуты карандашом. Я с трудом разобрал, лишь одно слово «когда…»

Ближе к вечеру, когда уже никто не собирал хлопок, а все с нетерпением ждали появления автобуса, я заметил, что она появилась вновь у «шипана», того самого навеса, где мы обедали и взвешивали свой собранный «курак». Вдали запылил автобус, и ребята с криками «ура», стали выскакивать из хлопковых грядок.
Все знали что, на этом осточертевший «хлопковый сезон» завершается. Всё! Я ополоснул запылившиеся руки и лицо у арыка, протекавшего рядом с полем. Арык был заросшим камышом и пахло тиной, но вода было прохладной и довольно прозрачной. Затем я направился в сторону автобуса. Я взглядом поискал Ситору, чтобы попрощаться, но не заметил её, и вошёл в автобус. Наши места, то есть места старшеклассников, в заднем ряду автобуса ни кто не занимал. Там уже сидели мои друзья , и наш «штатный» гитарист Бахтиёр, глядя на меня, специально, запел песню: «Не плачь девчонка…».

А с существительными, будет посложнее… - деловито продолжал я, и тут я заметил, что она меня почти не слушала. Я осекся на полуслове. Я заметил, что у неё блестели глаза.
- Вы завтра не приедете к нам, да? – тихо спросила она, не глядя на меня.
- Да, завтра у нас будет репетиция к параду, в школе, - ответил я. – А после 7- го ноября начнутся уроки, - добавил я.
Она ничего не ответила, не глядя на меня передала охапку кураков, которую собрала пока мы беседовали, и повернувшись пошла в сторону камышового навеса, где готовился обед для школьников.
А я присоединился к пацанам у куста брусники, не обращая на их шутливые приколы.
В этот день она больше ко мне не подошла.

Это ведь юность. В юности всё бывает прекрасным. И даже осенний ноябрьский день может казаться чудесным. Что интересно, позже, у меня никогда не было даже намерения найти её.
Лишь однажды, случайно, кто то из моих друзей, на встрече одноклассников, вспомнил этот случай, и сказал, что Ситора, якобы уехала к себе на Родину, в Рушанский район Памира…
Но для меня она, Ситора, осталась там, в Пяндже, на хлопковом поле. Осталась юной, весёлой и загадочной…

Затем был ноябрьский парад, а после начались уроки, и всё как то постепенно забылось. И я больше никогда не встречался с ней.
И в этом году, когда я побывал в Пяндже, и проезжая мимо хлопковых полей колхоза «50 лет Октября», я заметил, что на полях, как и прежде, работали девушки и женщины. И мне показалось, что среди них я заметил девушку с зелёными глазами, и с рыжими волосами. Но, это, скорее всего был всплеск памяти. Памяти о тех десяти днях, прекрасных юных днях, проведённых с чудесной девушкой Ситорой, когда всё познавалось впервые. И искренняя дружба, и ростки волнующих первых отношений мальчика и девочки, и необъяснимое волнение, когда наши пальцы случайно и нежно касались друг друга, во время передачи хлопка и «курака».

Пулкак это древнее украшение персидских девушек, которая вьётся из шерстяных нитей с мелким цветным бисером. Может от того Ниссо и красивая, что носит национальную одежду, хотя и в европейском наряде она выглядела бы тоже не отразимо. Она ведь из Пастхуфа.
Внешне она очень похожая на Ромину Пауэр, солистку итальянского распавшегося дуэта «Ромина Пауэр Аль Бано». Помните их знаменитую песню «Феличита» (Счастье)? Но, я думаю, Ниссо гораздо красивее. Спросите почему? А был такой случай. Как то мне с семьёй пришлось лететь вместе с ней из Душанбе в Хорог.
Ан-28, маленький белый самолётик разогнался по взлётной полосе, и слегка качнув крыльями, как бы сказав «пока» городу Душанбе, направился в сторону Хорога.

Ниссо

Живописное это место кишлак Пастхуф, расположенный на правом берегу реки Пяндж, и весь утопающий в зелени. Внешнему миру мало, что известно об этом кишлаке, хотя это древний кишлак. Как и везде, и здесь люди живут своими ежедневными заботами. Влюбляются, женятся, воспитывают детей. В кишлаке есть свои таланты, свои артисты, свои рыбаки, свои хохмачи-юмористы, в общем свои индивидуальности. Но, самой особой достопримечательностью этого кишлака являются красивые девушки. И одна из них Ниссо, Она всегда носить памирское платье – курта, белого цвета, с вышивкой красно-зелёного цвета. Голова всегда покрыта платком – титак, и из под платка видна её красивая каштановая коса, в конце которой, она неизменно вплетает пулкак.

Самолёт слегка коснулся полосы и побежал по бетонке.
Через окно показались встречающие люди, все прильнувшие к невысокому забору аэропорта. Самолёт включил реверс двигателей и начал торможение, гул двигателей усилился, а потом резко заглушили моторы. И тишина. Лётчики первыми вышли из самолёта, за ними мы. Иностранцы тоже вышли, но перед тем как выйти они все весело помахали Ниссо. Она опустила свои длинные ресницы. Вот такая она у нас застенчивая.
Я уловил обрывки фраз иностранцев, кто то из них говорил,
- It would be nice… the pictures… editors…good chances…women’s magazines… (англ. Было бы хорошо… фотографии… редакторы… хорошие шансы…женские журналы).
Как только вышли за пределы аэропорта, за журналистами приехала машина из Хукумата, и они уехали в сторону Хорога.

- Ка гас кинан? (хуфский. диалект - Почему так делают?). Я заметил, что её голубые глаза были полны искреннего удивления.
- Наверное, никогда не видели такой красивой девушки, как ты, - ответил я, наклонившись к её уху. Она ещё больше покраснела. Но ничего не ответила. Иностранцы сделав ещё несколько снимков сели по своим местам. В салоне самолёта все прильнули к иллюминаторам, потому что начиналось сказочное зрелище: наш маленький самолётик пролетал между высоченными пиками покрытыми снегом, едва задевая их крыльями
Это место в небе знают все лётчики, оно называется «Рушанские Ворота» - две вершины в небе, между которыми должен пролететь самолёт – такие вот высокие горы на Памире. После «Рушанских Ворот» самолёт начинает потихоньку снижаться. Слева я увидел кишлак Тем, значит очень скоро коснемся посадочной полосы, и мы окажемся на гостеприимной памирской земле.

Чувствовался, что жаркий воздух августа был разряженным, самолёт то нырял, то его подбрасывало. Быстро набрали высоту, и быстро пролетели предгорья Памира. Вместе с нами в самолёте летели иностранцы, кажется журналисты. Они сидели в передних рядах. Вдруг, один из них обернулся и его взгляд упал на красавицу Ниссо. Он как завороженный смотрел на неё. Потом осторожно достал свой фотоаппарат и начал фотографировать её, можно было догадаться, что он профессиональный журналист. Другие его коллеги стали делать то же самое.
Пассажиры, а было нас пятнадцать человек, в основном женщины и дети, и несколько мужчин, с удивлением наблюдали за журналистами. В их глазах можно было прочитать: «Что тут такого особенного, да у нас таких девушек весь Памир…». Ну, во всяком случае мне так показалось. Ниссо вся покраснела и сконфузившись стыдливо спросила меня, и я сквозь гул моторов расслышал:

Нас тоже встретили наши родственники на машине, и мы радостные направились к себе в кишлак.
Осталось только добавить, что красавица Ниссо – она моя родственница – хиён (свояченица).
Мы ехали по горной дороге вдоль реки Пяндж, проезжая удивительные места под названием Тем, Поршнев, Ёмдж, Баджув. Наша «Нива» петляла среди величественных гор, глядя на которых тебя охватывает восторг, от красоты первозданной природы. И хочется лишь молча смотреть на них. С правой стороны мелькали кишлаки, в которых может быть проживали сотни других никому не известных Ниссо. Из магнитофона неслась песня Далера Назарова «Мастам, мастам».

А от нас он отделён лишь рекой, шириной примерно в тридцать метров.
И к той прозрачной речке на афганской стороне, почти, каждый день приходят за водой.
В первый день нашей рыбалки к речке подошли мальчик и девочка. Они погоняли ослика, по бокам которого висели два алюминиевых бидона связанных коричневой верёвкой. Девочке было, примерно, лет одиннадцать – двенадцать, а мальчику, наверное, лет восемь. Волосы у девочки были совершенно русые, заплетённые в две косички. Одета она была в коротенькое, по колено платьице – курта, красного цвета и такого же цвета широкие шалвары, а ноги были босые. На правой руке у неё был широкий, то ли медный, то ли латунный браслет. А мальчик был одет в традиционную афганскую одежду – «пираан – тумбан», это длинная рубашка, с вырезами по бокам и брюки – штаны. Одежонка у мальчика была изношена до такой степени, что трудно было определить её цвет – то ли коричневая, то ли серая.

Рыбалка (или на том берегу Пянджа)
В июле, даже на Памире становится немного жарко, и в эти дни я, с моим другом Гулобшо, выходим к берегу реки порыбачить. У самого берега реки, на короткой зелёной травке, даже под солнцепёком, тебе кажется, что ты сидишь в комнате с кондиционером. Прозрачная и холодная вода реки Шарвидодж, протекая через наш кишлак, вливается в реку Пяндж . Эта талая вода берёт начало у высоких ледников, и совершенно чистая, и мы её употребляем как питьевую. Думаю, мало на свете осталось таких мест, где можно без опаски пить природную воду. Точно такая же горная речка вливается в Пяндж со стороны Афганистана. В том месте, где мы, обычно рыбачим, река сужается, и на том берегу хорошо виден афганский кишлак из нескольких десятков глиняных домов среди высоких пирамидальных тополей. Этот кишлак от основного Афганистана отрезан высокими горами, скорее всего это - кишлак сам по себе.

Они остановились у речки, и долго нас разглядывали. Для них, мы, люди из другого мира.
У нас тут разные машины носятся, а в кишлаке по ночам горит свет.
А у них вместо машин ослики да лошадки, а по ночам горят масляные светильники, и то только у зажиточных.
Довольно долго поглядев на нас они принялись заливать воду в бидоны, маленькими деревянными ведёрками. Чтобы поддерживать равновесие ослика, мальчик заливал воду в правый бидон, а девочка в левый.
- У тебя клюёт, у тебя клюёт, - закричал в этот момент Гулобшо. Я перевёл взгляд на поплавок, его не было видно, дёрнул удочку, и почувствовал приятную тягу. Подняв удочку над собой, я увидел отчаянно трепещущую, на крючке, серебристую плотву, чуть больше ладони. О, этот триумфальный миг рыбака, это неописуемо.

На том берегу, мальчик и девочка, от радости, по детски захлопали в ладоши. И в этот момент я решил, что переброшу рыбку им.
- Гулобшо, сможешь перекинуть эту рыбку на тот берег? - спросил я друга.
- Попробую, - без лишних слов ответил он. Потом он обвалял рыбку на речном песке, и лихо забросил её на противоположный берег. Рыба шлёпнулась недалеко от девочки, но первым подбежал к рыбке мальчик.
-Спасибо, - прокричал мальчик, взяв рыбку в руки, хотя не было никакой надобности кричать, мы очень хорошо слышали друг – друга. Кругом была полная тишина, иногда нарушавшаяся плеском речной воды о берег.
- Тав ном чай? (Как тебя зовут?) – спросил я мальчика (на том берегу люди говорят на том же диалекте, что и в нашем кишлаке).
- Меня зовут Абдул Ризо, а мою сестру зовут Садбарг, - добавил общительный мальчик.

- А почему вы красите свои дома в белый цвет? …– не унималась девочка. Я не знал что и ответить на этот вопрос. На самом деле в их кишлаке не было видно ни одного побеленного дома. Ещё много чего она спросила, пока Гулобшо наловил пару других рыбёшек. Девочка была смышленая. Она похвасталась, что знает несколько русских слов, и отчетливо их произнесла. Мне попались ещё две рыбки. Естественно, весь улов мы отдали детям. Садбарг встала первой и отряхнув своё коротенькое платьице, подошла к бидонам с водой, и слегка поправила их.
- Худа хафиз, - попрощались они с нами и погнали своего серого ослика в сторону кишлака.
Мы с другом ещё порыбачили. Погода стояла прекрасная. Солнце находилось в зените. Было жарко, но у берега веяло прохладой.

Присев у ведёрка он разглядывал своих рыбёшек. И я и Гулоб забросили свои удочки и стали ждать.
Девочка сидела на берегу, обхватив руками коленки и соединив вместе босые ноги. Это отчетливо напомнило мне картину Васнецова «Алёнушка». Она и была похожа на ту самую Алёнушку, со своими русыми волосами. Рыбка не ловилась.
- А правда, что у вас и мальчики и девочки учатся вместе? – впервые, за всё время встречи, заговорила Садбарг…
- Да, это правда, - подтвердил я, насаживая наживку из сухого тутовника на крючок.
- А правда, что вы шурави (советские) не читаете молитвы – намазы, и не верите в Бога? – задала следующий вопрос любопытная девочка.
- Нет, это неправда, - поправил я её. – Мы, читаем намазы, и мы верим в Бога. Алхамдулилла, мы мусульмане.

Пока мы общались со словоохотливым мальчиком, Садбарг, одна продолжала наполнять водой, поочередно, то правый то левый бидон. Ослик спокойно щипал травку. А Абдул Ризо, продолжая разговор с нами, наполнил свое деревянное ведерко водой и положил туда рыбку.
За это время и Гулобшо выловил небольшого толстолобика.
- Лови и эту рыбку, - недолго раздумывая крикнул Гулобшо, и так же как первую плотву перекинул рыбёшку на тот берег. Мальчик с радостью положил и эту рыбку в ведерко. Садбарг с улыбкой наблюдала всю эту возню. Наполнив бидоны водой она присела у берега и стала дальше наблюдать за нами.
- А теперь всё что выловим, это для Садбарга, хорошо Абдул Ризо? – весело предупредил Гулобшо мальчика.
- Хорошо, - согласился он, чувствовалось, что сестру он любить.

Наши рыбалки вошли в привычку. Гулобшо, чуть ли не каждое утро приходил ко мне с баночкой «похсак» - это букашки, такие, на которые очень хорошо ловится рыба, и которые он спозаранку собирал под камнями в ледяной речке.
Абдул Ризо и Садбарг тоже стали часто приходить к речке, за водой, со своим симпатичным осликом. И это продолжалось почти месяц.
В один из поздних августовских дней, мы с Гулобшо, сидели на берегу реки, и как обычно рыбачили. На афганской стороне мы заметили небольшой караван состоящий из одной лошади и нескольких ишаков, с небогатой поклажей. В тот же вечер караван прошел по той же горной тропинке обратно. Садбарг и Абдул Ризо, в этот день за водой не пришли. Не было их и в последующие три дня. Мы с Гулобшо продолжали рыбалку, но уже чего то не хватало, не было прежнего веселья.

Мы тоже собрали свои удочки и тоже направились в свой кишлак с побеленными домами. Из кишлака шел запах жаренного лука, кто то готовил ужин. В первом же доме, точнее во дворе дома, в тени грушевых деревьев, мы увидели девочек, наверное ровесниц Садбарга, весело и беззаботно прыгающих через параллельно натянутые резинки (не знаю как называется эта игра). Глядя на них я вспомнил Садбарг, и подумал, как странно всё таки иногда бывает в жизни. Какая та условная граница (речка), два берега одной и той же реки, а какие разные судьбы, и какое разное детство…
Вот так закончился один из моих отпусков в далёком памирском кишлаке.

- Приехал какой то наш родственник из города Султан – Ишкашима и забрал её к себе, - чуть не плача произнёс Абдул Ризо.
Потом он надолго замолчал. На его правом запястье я заметил, то ли медный, то ли латунный браслет, который он нежно поглаживал.
Мы с Гулобшо невесело переглянулись. Мой друг медленно встал и молча перебросил всю, попавшуюся в тот день, рыбу на тот берег. Абдул Ризо, даже, не обратил внимания на рыбу.
- Ладно, не грусти, она ведь приедет к тебе в гости, правда?- попытался успокоить мальчика Гулобшо. Мальчик молча наполнил бидоны водой, и махнув в нашу сторону рукой, направился со своим осликом в сторону кишлака, как будто попавшего на левый берег Пянджа из средневековья

То ли от того, что не было Садбарга с Абдул Ризо, то ли от того что скоро заканчивался отпуск и мне нужно было возвращаться в шумную Москву.
Несколько дней спустя появился Абдул Ризо. Не стоит описывать ту радость, которую мы испытали с Гулобшо увидев его. Абдул Ризо невесело плёлся один, за осликом, с теми же бидонами. Мы всё надеялись, что из за его спины выскочить весёлая Садбарг. Но её не было.
- Саломолек, - буркнул, без особой радости Абдул Ризо. Мы поздоровались.
- А где сестра? – осторожно спросил Гулобшо.
- Её выдали замуж, - грустно ответил он, после недолгого молчания.
- Как... ей же всего…? - повис в воздухе наш недоуменный вопрос.

Эпилог

Гораздо позже этих событий, один из моих друзей в том кишлаке рассказывал историю про русского парня, якобы попавшегося в плен во время афганской войны, ещё в советские времена, а позже принявшего Ислам и оставшегося жить в Афганистане, и как будто проживавшегося в одном из прибрежных кишлаков. И мне подумалось, а не могла ли Садбарг быть его дочерью. Ведь у неё были совершенно русые волосы, и она ещё хвасталась знанием нескольких русских слов, которые она произносила безупречно. Впрочем, это, уже мои догадки.

Пройдясь до Экомпта (бывший Дом Политпросвещения), я встретил Зарину и Дильбар, своих однокурсниц. Они с группой своих подруг фотографировались у только что запущенных фонтанов. Это было излюбленным местом всех студенток. Вокруг фонтанов распустились розы разных цветов и оттенков: бордовые, жёлтые, белые, жёлтые с красными краями лепестков...
- Джура, давай к нам, - крикнула Зарина
- Нет, не буду портит вашу девичью компанию, - отшутился я
- Ну, тогда подожди, у меня к тебе дело, - попросила Зарина
Подул слабый ветерок со стороны фонтанов. И меня обдало прохладной водяной пылью. Приглядевшись к сильно бьющим струям фонтана, я заметил между ними слабо видную радугу.

Это, просто ярмарка красавиц. В это время заканчиваются лекции и в мединституте, и в пединституте, и вся аллея от «Водонасоски», и аж до самого «Зинната» заполняется красивейшими студентками. Тут и таджички, и узбечки, и русские, и осетинки, и армянки, и казашки, и кореянки... Давайте лучше скажу так, тут просто – душанбинки. От разноцветья одежд аж пестрит в глазах. Тут смешение всех стилей и направлений, от таджикских национальных атласных платьев до утонченных европейских нарядов. И царит удивительнейшая атмосфера веселья с беззаботным студенческим смехом.

Душанбе, апрель…
В апреле, в Душанбе, иногда, бывают такие жаркие дни, кажется, что уже наступило лето. В один из таких солнечных дней, я сидел под чинарами у главного корпуса пединститута. Был очень яркий и весенний день. Сквозь молодые, изумрудно-зелёные листья чинары просачивались лучи солнца, и я даже в тени чувствовал их тепло. Только что закончилась третья пара, я сидел и раздумывал, в какую же сторону идти, к троллейбусной остановке, то ли в сторону кинотеатра «8-марта», то ли в сторону ЦУМа. Решил пройтись в сторону ЦУМа. Вы когда ни будь гуляли в середине апреля, в яркий солнечный полдень по аллеям вдоль проспекта Ленина, в Душанбе? Нет? Тогда вам будет трудно меня понять.

- Да нет же. Только тему по перфектным временам.
- Ну, это я тебе сейчас разъясню, пока дойдём до остановки, - согласился я.
Такой девушке, как Зарина было очень трудно отказать. Внешне она была чуть похожа на индийскую красавицу, киноактрису Айшвария Рай. Такая же чуть вздёрнутая, чувственная верхняя губа, светлолицая, но с чернюшими сверкаюшими глазами. Красивые темно-каштановые волосы заплетены во французкую косу. На ней было, сегодня, атласное платье с короткими рукавами, с зелёно-жёлтым оттенком.
- Ну, тогда, давай пройдёмся пешком до ЦУМа, - предложила она.